­Комбат взревел: – Примкнуть штыки!
Готовый всех порвать зубами.
И наши чувства в кулаки
Ушли командовать штыками.

...Один из дней большой войны.
Земля браталась с Небесами.
С полей, в просторы синевы,
Взлетали души журавлями...

За лодочкой – лошадка.
По кругу карусель.
В круговороте сладком
То август, то апрель...

Осенние букеты,
И лепестки весны,
И явь картин сто цветных,
И кружевные сны...

Вот бы все умели жить весело и дружно,
И просили от судьбы, то, что вправду нужно.
Свежий воздух, чтоб дышать. Чистую водицу.
Да еще краюшку хлеба. Место помолиться.
Не страдали о мирском: был кто где, иль не был.
Сердцем славили Христа – Властелина Неба!..

На дороге в зной и стужу
Чувства просятся наружу.
Жизнь ругая и любя,
Чем напутствовать себя?
Прошептал подсказку ветер:
— У тебя есть внуки, дети.
Принимай свою дорогу.
Помолись. Доверься Богу!..

Виноградная гроздь —
Сотня бусинок света.
Виноградная грусть
Не забытого лета.

Две песчинки часов.
Кто вернет, кто догонит?
Виноград нежных слов.
Телефон на ладони...

Молитвы час медово-сладкий
В келейной сумрачной тиши.
При свете маленькой лампадки
Идет ревизия души.

И горечь чувствую, и сладость,
И благодарность Небесам.
Рождает трепетную благость
Лампадных масел фимиам.

Пока восход лениво-сонный
Не объявил начало дня,
Любовь Господня, сквозь иконы,
Питает радостью меня.

Дождемся прохлады –
Нырнем в свитера,
А там, как награда,
И дождик с утра.

Мечтаю, мечтаю…
Июль на дворе.
Цветы молочая
И я на жаре.

Я жмурюсь от солнца,
Ругаю жару.
В тени у колодца,
Еще поутру.

Наполненный негой,
Цветок – солнцегляд
Взирает на небо,
И глазки блестят!

Молния виделась мне из окна.
Только мгновение — в прошлом она…
Прошлое, словно прожорливый рот,
Время срывает, и быстро жует.

Я возмутился: преступный обман!
Прошлое наше — глубокий карман.
Прячу в кармане «пропажу» свою.
Надо для дела, тогда — достаю.

Опыт в кармане, прекрасные дни.
Часто для дела годятся они.
«Здесь и теперь» по карманам сую.
А переполнятся — новый пришью!

Были ночи и рассветы.
Птиц поющих колдовство.
Было что-то давним летом,
Что меня к тебе влекло.

Таинство души и плоти.
Мед июньский на губах.
Юность. Вишенка на торте,
И румянец на щеках.

Были ночи и рассветы,
И туман, — как молоко.
Было что-то давним летом,
Что тебя ко мне влекло...

Быть канатом не дано.
В нем иная сила.
Жизнь моя — веретено —
Ловко нить крутила.

В стих вплеталась эта нить
По ночам-рассветам.
Мне назначено служить
На земле поэтом.

Из открытого ларца
Стих летит пушинкой.
Грею души и сердца
Тонкой паутинкой.

Окно полузабыто.
Скорей доставай очки.
Я помашу открыткой,
Сумеешь прочесть — прочти.

Окно полузабыто.
Я мимо могла пройти.
Зачем смотреть сердито.
И ждать от меня «прости».

Окно полузабыто.
Мне жарко. Иду на пляж.
Я — и набор открыток,
И молчаливый мираж…

Двухколесный скороход,
Что вперед послушно мчится,
Цепко за душу берет
Развеселую девицу.

Даже, если в сердце лёд –
От поездки лёд растает.
Тот, июньский выпьет мед,
Кто красивую катает.

Вот в руке с брелоком ключ.
Он подходит быстро к сердцу.
Промелькнет горячий луч.
Луч, готовый загореться...

Указателем заря
На заветном повороте.
Там безлюдные поля.
Ты, любимая, не против?..

О, как бы я хотел гореть!
Нет - полыхать и жечь, и плавить!..
Кого-то, может быть, согреть.
Я — уголек. Былого память...

Я понравился тебе. Ты мне — тоже.
В стороне остались Васи, Сережи.
В стороне остались Вали, Людмилы.
Показалось — нас любовь поманила.

Был романтик я тогда не умелый.
Грубоватый был, а чаще — не смелый.
Посмотрела вслед любовь — усмехнулась.
Постояла в тишине, отвернулась.

Нам кричали журавли на рассвете:
— Все романтики в любви, словно дети!
А когда вернулись ранней весною,
Не увидели меня там с тобою.

Я в строю стоял, где Васьки, Сереги.
Сапоги топтали гулко дороги.
А тебя на танцы в клуб пригласила
Заскучавшая подруга Людмила...

Любовь не ведает изъянов,
Не видит вмятин и шипов,
Не замечает действий странных,
Не признает стальных оков.

Не слышит дружеских советов,
Не чувствует подводных ям.
Любовь — искания поэтов.
Отточенный хорей и ямб.

Вот так и я считал — повеса.
И взрыв гормонов вспоминал.
Пока не встретил эдельвейсы,
На фоне темно-серых скал.

И я спросил — турист-скиталец,
Оставив лестную хвалу,
— За что ты возлюбил, красавец,
Высокогорную скалу?

Он мне ответил сердцем чистым,
Вселяя Божью благодать,
— А кто ее от волн лучистых,
От солнца будет защищать?!