Версия для слабовидящих

Вход в систему

КАПЧА
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.
Fill in the blank
 

Блог пользователя Станислав Сенькин

Стонут Ведра

Радостные песни льются из ведра,
Говорила роща о низком.
Ева из ребра, Ева из ребра…
Но Адольф скорей из мениска.

Был и Бабий Яр, был и Бор Мясной.
Кибальчиш и много кликушек.
Небо под тобой, небо над сосной…
Небо в окнах низких избушек.

И причем Адольф, Ева и война,
Песни и какие-то ребра?
Жизнь кипит, как щи в яме чугуна…
О живой воде стонут ведра.
 

Человек

День прожит не напрасно,
Ночь травит небеса.
И лампа не погасла,
Как вера в чудеса.

Скрипучей половицей
Вновь выдает свой шаг.
Идет, как снег, струится,
Он в дом твой не спеша.

Как перекати – поле
Луна кружит Бостон.
Когда Лукойе Оле
Десятый видит сон.

Ночные мыши сохнут
Бельем на бечеве.
Живые скоро сдохнут,
А мертвый жив в траве.

И стоит оглянутся,
Ты братец на мели.
Нельзя тебе вернутся,
Назад из-под земли.

Нельзя быть вечно рядом,
На то и плоть гнилА.
А душу синим ядом
Надежда обожгла.

Правописанье века
Ошибками грешит.

Заветное Поместье

Чу! И осыпалось созвездье…
Прогоркло небо в муть свинца.
И на «Заветное Поместье»,
Осела лунная пыльца.

Столетний лес берез с ольшиной,
Укрыл заветный уголок.
Где скромный храм своей вершиной
Уткнул в истоки хохолок.

Я там ходил, баюкал чащи,
Махал мне папоротник вслед.
И этот мир был настоящий
Сто лет назад, назад сто лет…

Лугов не стало васильковых.
Корявый лес царит кругом.
От переливов родниковых,
Остался шепот о другом.

Остался призрак жизни прошлой:
Фонтан засохший, рот ворот.
И современною подошвой
Затоптан след былых широт.

Столетья медленные мчатся,

Лирический Герой

Ах, как мне дорог стих еще сырой,
На штампах язв он выдался попсовый…
Какой смешной лирический герой:
Закрыл себя на грубые засовы!

Уже свистали раки на горе
И четверговый дождь стучал копытцем.
.А мой герой очнулся на заре
И захотел, как водится напиться…

Порвав папирус местных подстатей
Вновь сделал самокруточку умело.
Он не читал последних новостей,
Спасая душу, исковеркал тело.

Какой смешной лирический поэт!
Не стирана с рождения рубаха.
Не пушкинский,( чего там), силуэт…
И не того поэзия размаха.

Но он подпортил желтые поля
Карикатурой лиц оригинала.
Собаки лают – вертится земля!

Кривотолки

Не всякий возраст переходный…
Ломает голос и певца.
Стучит водой водопроводной
Мой век на кухне без конца.

Я слышу плеск лесных ладоней,
Я слышу, падает листок.
И, как бежит по медной кроне
Убивший нас электроток.

Уйти хочу, но сам не в силах…
Пишу о радости тоски.
Гудят, ворочаясь в могилах
Былые предки от строки.

Я слышу скрип: проходят зимы
Оставив след на целике.
Так догорают херувимы
На керосина огоньке.

И только дым, и только память…
Да, запах ладана чудной.
Хочу своими же руками
Себя зарыть под тишиной.

Хочу не слышать голос мамки,
Что не дает уснуть всегда.

Наша Гроза

Мертвая пчелка, лист со слезою:
День без особых прикрас.
Пахнет прошедшей летней грозою
И чем-то гадким от нас.

Мы хохотали, разбив на осколки
Луж зеркала под ногой.
Ты была в мокрой белой футболке….
Лучше б ты была нагой.

Нас многотравье губило свободой,
Маковый ветер сластил.
Я не снимал тебе звезд с небосвода,
Я многозначно курил.

Случай обычный - без всякой помолвки,
Наша гремела гроза…
Ты была в мокрой белой футболке,
На мокром месте глаза.

После с тобой у ручья мы сидели,
В нем омывая ступни.
Горькая правда медовой недели,
Грешные юные дни…

 

Грустит Мой Боже

Наверно истина дороже,
Возможно жизнь всего лишь пшик!
Грустит, грустит Мой Милый Боже
И помогать мне спешит.

Он плачет дождиком незрячим
Он мироточит на луга.
Грустит, грустит и слез не прячет
Что слишком пал его слуга.

Часы закончат пульс машинный,
В трубе закончится вода.
Грустит Мой Боже без причины,
Хотя причина есть всегда!

И будет славный стол швейцарский,
И будут драки, будет спор.
Грустит Мой Боже не по-царски,
Меня, спасая до сих пор.

Я не умел быть атеистом…
Но в храм дорога заросла.
Грустит Мой Боже в небе чистом,
Раздув из солнца купала.

Он мир заблудший исповедал,

Сиамские Близнецы

Я родственной душе, тоски кузнец.
Вдруг надломилось, треснуло и сжалось…
Души сиамской маленький близнец.
Привет… Привет! Смотри, какая жалость!

Пусть глубиной пугали зеркала
На содержанье точных отражений.
Их собственная емкость так мала!
На том и жив чудак и просто гений…

Мы не спешим стать лучше и добрей.
Мы предаем анафеме всех близких.
И сердце, отпустив за снегирей
Жевали лет засохшие ириски…

Сиамская волнительная песнь
Летит над морем, брызг теряя вишни.
Спасительная для безумцев весть,
Что вдруг признали нас и наши вирши.

И заревел под ложечкой медведь,
В своей берлоге потаенной бурой.

Эпилог

У этой пташки славный хохолок,
А голос отвратительный скрипучий.
Она поет про горький эпилог,
Но чаще про счастливой жизни случай.

Про грусть сидеть все время взаперти,
И видеть эту комнату из клетки.
Где я курю, и мир хочу спасти,
А вазе лишь сухих ромашек ветки.

Я говорю: «Ты пой! Свистунья, пой!»
Она поет: для пташек это норма.
Я на любовь к ней кажется скупой,
Но не жалею на пернатых корма.

Я с ней смеюсь над жизнью и грущу.
С ней обсуждаю старую соседку.
Надеется, но я не отпущу!
И общую нам не открою клетку.

Тревожно бьется сердце у нее,
Она уже не любит вольный ветер…

Цыплята Табака

Я думал о любви и чудесах,
О жизни моей ветреной и качке.
Две «электроникой проверенные» пачки.
А Грей, скорее кличка для собачки:
Я не читал об Алых Парусах.

И вот я выпил 20 000 лье,
Во мне живет наличие цирроза.
Во мне открыта скрытая угроза.
С меня бы может, вышел сомелье…
Рожден летать, но маюсь на земле.

И в эту ночь я на дрожжах все выше
Расту, пытаясь, вылиться в чуму.
Мне хорошо на свете одному.
Я черный кот на бесконечной крыше,
А вы мои непойманные мыши…

Ты мне сказала сладкое «Пока»,
Забыла сигареты, как обычно.
Я в мире монолитном и кирпичном…

Хоккуисты

Мораль сей басни… Тонкие мазки…
Они еще не ели вилкой суши.
Из черной иерогливанной туши
Рисую моря зыбкие пески.

Люблю Рязань и Виллози чуть-чуть,
И Токио где я уже не буду…
И сакуру, как славную причуду
Весны неиссякаемую муть.

На три строки, а дальше посошок…
Гармошка и заносчивые свисты.
В России появились хоккуисты,
Восходом солнца из слепых кишок…
 

Незнайка

Та же картина: глупая чайка
Трогает воздух морской.
Как дальше жить, размышляет Незнайка
Виски мешая с тоской.

Кто верный друг, кто недолгий приятель,
Кто просто б..дь, кто жена?
Он утекает в дубовой кровати
В море, где не было дна.

Жадно глотает свой скотч из бокала,
Корчит с лимона свой «фэйс».
Знает Незнайка, что это начало
И увлекательный рейс.

Он обрубил все «хвосты» и швартовы,
И нахлебался небес.
Через неделю его найдет снова
Тот же патруль МЧС.

Вынут из тины небрежно Незнайку,
Снова закроют в мешке.
Та же картина: небо и чайка,
Чьи-то следы на песке…
 

Мыши

Уже съезжала крыша
От лишних «пузырей».
Бежали всюду мыши
Из окон и дверей.

Их мягонькие лапки
Стучали по трубе.
И танцевали тапки
Вновь сами по себе.

Какое вдохновенье
Запутало мозги.
И началось движенье,
И потекли круги.

По голове туманной
Стихи бегут взашей.
И пропадает в ванной
Еще волна мышей.

Наверно это чудо,
Наверно это сны.
Но мне правдиво худо
От выпитой вины.

И даже слишком гадко
Быть серым, как и ты.
Мышиные повадки,
Ленивые коты…
 

Мне Жизни Мало

Ну, вот опять гроза вспугнула кошек.
И дождь метал серебряной икрой.
Стекал слезливо с маленьких ладошек
Подставленных веселой детворой.

Вязались тучи черными бантами,
Усевшись на высотные дома.
И улица наполнилась зонтами,
А в лужах заиграла хохлома.

Затрепетало призрачно свеченье
На плоскостях построек и дорог.
Мне мало жизни, чтоб понять предназначенье,
Мне много жизни, чтобы видеть эпилог…

Я осень: от меня веселья мало.
Со мной грустить скорее станешь ты.
Осенняя гроза переломала
Ослабшие последние цветы.

Живое по закону умирает,
Чтобы потом сюда явиться вновь.
Мне жизни мало полюбить играя,

Знамя Пропавших

У часовых проспавших след шпиона
В глазах метет картечь чужой войны.
Над ними поднимаются знамена,
Над ними гривой пышною пионы
Роняют кровь тяжелой тишины.

На ними пролетают самолеты,
Над ними топчут дни Кибальчиши.
Салют дают контуженные роты
И прорывает наступленьем рвоты
Оказия желудочной души.

Горят над лесом пыльные знамена.
В них обернули подвиг пластуна.
Грозили пальцем добрые иконы…
Идут назад неполные вагоны,
Закончилась последняя война.

Сыны не дочихали до папаши.
Он мнет возле калиточки губу.
А знамя реет вечных, но пропавших,
Ушедших в землю, но ее вобравших
Тяжелую российскую судьбу.

 

Случайные изображения

Последние комментарии

Последние изображения