Версия для слабовидящих

Вход в систему

КАПЧА
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.
Fill in the blank
 

Блоги

Горький Цвет

У диких яблонь горькие плоды.
Дичаю я, приняв свободы радость.
Мне не нужны совместные сады,
Мне вяжет рот наигранная сладость.

Я не любил… Зачем же врать о Ней!?
К чему искать в обычной грусти повод!?
Привязка есть, но из других корней…
Есть, что сказать… Но не подходит слово…

Завяла площадь миллионов роз.
У звезд давно есть имена иные.
И в сердце нет «заезженных» заноз,
О них твердят поэты молодые…

Вот и весна. В ней нет твоей вины…
И горький цвет летит из тишины.
 

Пух и Булат

Так тает булатная сталь
Сливками в утренний кофе.
Слишком печальная даль,
Зрители на Голгофе…

Стайка простых людей
И воробьев две жмени.
Время косых дождей…
В небо ведут ступени.

Ходит весенний поэт,
Мучает осень строчкой…
Много распущено лет
И подытожено точкой.

Был и речист, и дюж…
Вышли века и годы.
В зеркале черных луж
Тетрадные пароходы…

В сердце ржавел булат,
Так и рассыпался духом.
Был, как и ветер млад,
Сыпал на землю пухом.

И потерялся тут…
Осень меня провожает.
Есть время, когда растут…
Есть время на сбор урожая…

Война не будет безответной

Я автомат держу в руках.
Смотрю вперед сквозь щель прицела.
Мишени, на больших листах,
Сверлю стволом своим умело.

Я, без сомнения, смогу,
Как в том победном сорок пятом,
Пробить насквозь шинель врагу,
Окрасив грудь его закатом.

Я автомат держу в руках.
Война не будет безответной.
Мой сын, в проверенных войсках,
Стоит с дивизией ракетной.

Грешно грозить из-за морей
Стране моей горячим жалом.
Ведь пух железных «Тополей»
Посмертным станет покрывалом…

Думаю об Этом

Взрывая небо криками ворон,
Гуляет осень прошлого поэта.
Я тоже часто думаю об этом,
Рисуя ход своих же похорон.

Луны бадья и звездочек клопы,
И желтый листопад моих сомнений.
Я слишком прост, я далеко не гений
  И нет врагов, что выйдут из толпы.

Скулят у ног, ослепшие щенки,
Плывут куда-то кучевые льдинки.
И пластиковый шмель трясет тычинки,
Сев на живые сладкие венки.

А горя нет! Скребет на сердце гадость…
Не выкинешь ни смерти, ни словца.
И если зверь выходит на ловца,
То горше грусть, когда гремела радость.

Как вобла вяло облако парит,
Завяв в осенней жалобной коптилке.
Я истину нашел на дне бутылки,

Воробьи

Любое слово требует отчета:
За «воробьев» придется отвечать.
Газета и в глубинах разворота
Стишки мои клюют «Союзпечать».

И у стихов есть свой весомый голос,
Пусть не командный, но передовой.
Вам бес в ребро и серебрянка в волос…
А мне латунный нимб над головой!

Иду вперед , хватая трав макушки.
Осыплется душистая роса…
Меня там исповедуют кукушки
На грустные, скупые голоса.

Смотрю в окно – пейзажи из бетона,
А я пишу о свежести дубрав.
У вас лица священная икона
И слишком сердобольно нежный нрав.

Пусть до мозолей души стали грубы,
Какая есть – другую не ношу.

Снег Сновидений

Эта ночь, словно ты синеокая.
Тихий снег и чеканка луны.
Пролетает над рощами облако,
Как твои невесомые сны.

Звезды катят в сугробы огнями,
Этот мир для простых мелочей.
Я скучаю морозными днями
По уюту и сказкам ночей.

Я тебя не тревожу сегодня,
От чудес, сновидений и нег…
Сладкий сон пробежит новогодний,
Как и жизни не сахарный снег.

Обернусь на простую дорогу,
Где останутся робко следы.
И покажется сделано много,
И не вспомню намека беды.

Будто белая чистая сказка
Пробежала длинною в мой век.
Что ни ночь. то забота и ласка,
Сновидений струящийся снег.
 

Ремешки

Предчувствие, что все совсем не просто.
Перекати - лужайки и поля.
Какая тишь под дебрями погоста,
Какая оживленная земля.

Пасутся в травах Божие коровки,
И муравьев орда нашла уют.
Но с этих веток голосить неловко:
С того и птицы, будто не поют.

Я многих здесь оставил, кинув горстку
Земли, на заколоченный ларец.
Не хватит фитилей, не хватит воска,
Отжечь то горе у живых сердец.

Порою забываю ваши лица:
В быту, ребятки, «ваше» - не к чему…
И я хочу скорей опять родиться,
Но точно не подобием Ему!

В бессрочности кружить реинкарнаций
Цветком, жуком, рябиной, и скворцом.
Смотреть на небо с веточек акаций,

Корешок

Я напишу обычные стихи
О том, как утром надрывались петухи.
О том, как солнце тронулось воды
И трепетали белые сады.

Стихи весны, как снежная пурга,
Упавшая на речек берега,
С оживших веток, жмущих небеса,
Когда везде обычны чудеса.

Стихи весны… И музы все в цветУ…
Я все тебе с души своей прочту…
А ты, взволнованно забудешь про слова
И тем молчанием останешься права.

Мохнатые на вербах узелки:
Их вяжут дней весенних мотыльки,
Лимонницы не тронутой души,
И солнечных лучей карандаши…

Но все укроется в простое письмецо…

Сто лет пройдет, нахмурится лицо.

Тяжкие Грехи

Хотелось быть простым, с земного теста,
Но много весен кануло с тех пор.
Дать огонька просил я у Гефеста,
Небрежно сжав, в двух пальцах «Беломор».

И много уже спето и отпито,
На метра полтора пониже высь.
И ты уже, совсем не Афродита…
А Апполоном не был я, кажись!

Но я в любви побредил, словно в хмеле,
Когда под сердцем кактусы цвели.
И вместо крыльев ангельских на теле
Две ссадины, что быстро заросли.

Все рифмовали «дозы» на «морозы»,
А я седьмой водой на киселе,
Весну приняв, предчувствуя угрозы,
Уткнулся лбом на праздничном столе.

Еще пусты взъерошенные клены,

Лестничный Марш

А выход один, словно дырка в рыбачьей мереже…
Открытая дверь, где мне слышится Лестничный Марш.
Этаж номер « девять» и лифт дальше ездить не может,
Но нужен полет, и какой – нибудь сносный шабаш…

Мерцает экран голубою шипучею сыпью.
А сердце мотор, ему нужен текущий ремонт.
Я сколько б ни пил, выше меры стандартной не выпью,
Тогда и пою, как солдат возвращался на фронт.

Опять я курю, слишком нервно и очень затяжно.
Пуская кольцо в антресолей волшебный ларец.
За мною следит ангел добрый в замочную скважину,
А злой на плече часто шепчет, что я не жилец.

Я здесь не живу и подавно прописка чужая.

Сердцебиение

Наверное, это гниение…
Зеленый весенний «Рокфор».
Замедлилось сердцебиение
И я погибаю с тех пор.
Мне снится бегущая травка,
Дворец, что давно погорел.
Покойный, не тлеющий Славка,
Который совсем не старел.
Веселое солнце утюжит
Весенних небес облака.
А я вспоминаю к тому – же
Димона и Жеху Бобка…
Их много, кто выпал так грубо
Из крЕстецкой пышной весны,
Как – будто молочные зубы
Из юной, кисельной десны…

Еще не достиг сквернолетий
Их мелкий обрывистый след.
И елок колючие плети
Стегали остывший рассвет.
Такое апрельское горе,
А смерть – это жизни этап…

Липа

Уже довольно грешная любовь,
Ломала тело, подобая Гриппу.
Училище… еще не в глаз, а в бровь…
Приняв «дубов», тут выпускали «липу».

И, что не день – прогул: не дать – ни взять.
Тетрадок галерея в синей пасте:
Пикассо и Малевич – так сказать –
Я ваш фанат! И Маяковский… Здрасьте!

Ученье – Свет! Учись, учись, учись…
Но я без аттестата выпал с курса .
Уже к тридцатке прикоснулась жизнь,
А я бездельник со свободой вкуса…
 

Зажигалки

Сбиваясь в кучу без кнута и палки
И заплатив, три сотни, как с куста.
Палят своих сомнений зажигалки
От песни электрической, устав.

Гуляет море нынешней попсухи,
Загнув фаланги вилами ногтей.
Лоснится шкура трепаной косухи
И щелкает подошва у лаптей…

Нет Башлачева!.. Не свистят креветки…
И Янка Нюркам душу не тревожь.
Другие птицы и другие ветки,
Другая школа и другие детки,
А из детей - другая молодежь…
 

Заповедные Места

Весна - не время цыпочек считать…
А небеса легки, чисты и быстры.
Здесь дачи строят Боги и министры,
Здесь, точно заповедные места…

Опять холмы, за ними вновь холмы.
Своей земли я больше не наследник.
Так любит краснокнижник заповедник,
Что всех предаст в объятья Колымы.

А зубы пил распробуют хвою,
Сапог раздавит табор лягушачий.
Я русский, только это мало значит,
Я русский, понимаешь, Мать Твою!

Бьют родники - живительный пучок…
Заборы будто крепостные стены.
И будят сов летучие сирены,
И синий проблесковый маячок…
 

На Вате

От Божьей благодати жир и складки.
Фанера заколоченной груди,
Припрятала сердечные повадки.
Оттаяли весенние дожди
И у природы затянулись схватки…

И белый, зимний, свежий лазарет
Ее впустил на ложе операций…
Оттаяли окурки сигарет,
Вдруг зазвенело бульканье оваций.
И каждый из соседей вышел в свет.

Вновь жир и складки, благодать и Боги…
И сладкая вода летела с крыш.
Мы были раньше серы и убоги,
Но все наивны, как простой малыш
И лучезарны, как простые Боги…

А я смотрел с высокого моста,
На отраженье вод весенней гонки…
Забыв, про все отхожие места,
Забыв, про терпкий запах самогонки,

 

Случайные изображения

Последние комментарии

Последние изображения