Футуризм и Будетлянство XXIV Хлебниковские чтения

Встречи на Крестецкой земле, посвящённые В.Хлебникову, стали для нас традиционными. И сегодня мы собрались с вами поговорить о его творчестве, которое внесло огромные коррективы в современную литературу. Велимир Хлебников привлекал к себе внимание и вызывал интерес оригинальным складом личности. Знакомство и сближение Хлебникова с Каменским, Д. и Н.Бурдюками, А. Кручёных, Е.Гуро, М.Матюшиным и несколько позже (в 1912) с Маяковским приводит к образованию группы футуристов или, как называл их Хлебников, ревниво оберегавший русский язык от иностранных слов «будетлян» (глашатаев будущего). В футуристических сборниках «Садок судей», «Пощёчина общественному вкусу», «Дохлая луна» важное место занимают произведения Хлебникова. В 1910-1914 были опубликованы его стихотворения, поэмы, драмы, проза, в том числе такие известные, как поэма «Журавль», стихотворение «Мария Вечора», пьеса «Маркиза Дезес». Ранняя дружба Хлебникова акмеистами и символистами была кратковременной. Первое опубликованное при содействии Каменского произведения Хлебникова - стихотворение в прозе «Искушение грешника» (1908 год). -Немногие у нас сейчас люди знают, что такое футризм. А это – литературное течение, название которого произошло от лат. Futurum – будущее и обозначает общее название художественных авангардистских движений 1910-х – начала 1920 гг. ХХ в., прежде всего в Италии и России. В отличие от акмеизма, футуризм как течение в отечественной поэзии возник отнюдь не в России. Это явление, целиком привнесенное с Запада, где оно зародилось, и было теоретически обосновано. Родиной нового модернистского движения была Италия, а главным идеологом итальянского и мирового футуризма стал известный литератор Филиппо Томмазо Маринетти (1876-1944), выступивший 20 февраля 1909 года на страницах субботнего номера парижской газеты «Фигаро» с первым «Манифестом футуризма», в котором была заявлена «антикультурная, антиэстетическая и антифилософская» его направленность. В принципе, любое модернистское течение в искусстве утверждало себя путём отказа от старых норм, канонов, традиций. Однако футуризм отличался в этом плане крайне экстремистской направленностью. Это течение претендовало на построение нового искусства – «искусства будущего», выступая под лозунгом нигилистического отрицания всего предшествующего художественного опыта. Маринетти провозгласил «всемирно историческую задачу футуризма», которая заключалась в том, чтобы ежедневно плевать на алтарь искусства». Футуристы проповедовали разрушение форм и условностей искусства ради слияния его с ускоренным жизненным процессом ХХ века. Для них характерно преклонение перед действием, движением, скоростью, силой, агрессией; возвеличивание себя и презрение к слабому; утверждался приоритет силы, упоение войной и разрушением. В этом плане футуризм по своей идеологии был очень близок как правым, так и левым радикалам: анархистам, фашистам, коммунистам, ориентированным на революционное ниспровержение прошлого. Манифест футуризма состоял из двух частей: текста-вступления и программы, состоявшей из одиннадцати пунктов-тезисов футуристической идей. Милена Вагнер отмечает, что «в них Маринетти утверждает радикальные изменения в принципе построения литературного текста – «разрушение общепринятого синтаксиса»; «употребление глагола в неопределенном наклонении» с целью передачи смысла непрерывности жизни и упругости интуиции; уничтожение качественных прилагательных, наречий, знаков препинания, опущения союзов, введение в литературу «восприятия по аналогии» и «максимума беспорядка» - словом, все, направленное к лаконичности и увеличению «быстроты стиля», чтобы создать «живой стиль», который создаётся сам по себе, без бессмысленных пауз, выраженных запятыми и точками». Всё это предлагалось, как способ сделать литературное произведение средством передачи «жизни материи», средство «схватить всё, что есть ускользающего и неуловимого в материи», «чтобы литература непосредственно входила во вселенную и сливалась с нею»… Слова футуристических произведений полностью освобождались от жёстких рамок синтаксических периодов, от пут логических связей. Они свободно располагались в пространстве страницы, отвергая нормативы линейного письма и образуя декоративные арабески или разыгрывая целые драматические сцены, построенные по аналогии между формой буквы и какой-либо фигурой реальности: гор, людей, птиц и т.д. Таким образом, слова превращались в визуальные знаки… Заключительный, одиннадцатый пункт «Технического манифеста итальянской литературы» провозглашал один из важнейших постулатов новой поэтической концепции: «уничтожить Я в литературе». А именно: «Человек, совершенно испорченный библиотекой и музеем <…> не представляет больше абсолютно никакого интереса… Нас интересует твёрдость стальной пластинки сама по себе, то есть непонятный и нечеловеческий союз её молекул и электронов… Теплота куска железа или дерева отныне более волнует нас, чем улыбка или слёзы женщины». Текст манифеста вызвал бурную реакцию и положил начало новому «жанру», внеся в художественную жизнь возбуждающий элемент – кулачный удар. Теперь поднимающийся на сцену поэт стал всеми возможными способами эпатировать публику: оскорблять, провоцировать, призывать к мятежу и насилию. Футуристы писали манифесты, проводили вечера, где манифесты эти зачитывались со сцены и лишь затем – публиковались. Вечера эти обычно заканчивались горячими спорами с публикою, переходившими в драки. Так течение получало свою скандальную, однако, очень широкую известность. Учитывая общественно-политическую ситуацию в России, зёрна футуризма упали на благодатную почву. Именно эта составляющая нового течения, прежде всего, была, с энтузиазмом воспринята русскими кубофугуристами в предреволюционные годы. Для большинства из них «программные опусы» были важнее самого творчества. Хотя приём эпатажа широко использовался всеми модернистскими школами, для футуристов он был самым главным, поскольку как любое авангардное явление, футуризм нуждался в повышенном к себе внимании. Равнодушие было для него абсолютно неприемлемым. Необходимым условием существования являлась атмосфера литературного скандала. Преднамеренные крайности в поведении футуристов провоцировали агрессивное неприятие и ярко выраженный протест публики. Что, собственно, и требовалось. Русские авангардисты начала века вошли в историю культуры как новаторы, совершившие переворот в мировом искусстве – как в поэзии, так и в других областях творчества. Кроме того, многие прославились как великие скандалисты. Футуристы, кубофутуристы и эгофутуристы, сциентисты и супрематисты, лучисты и будетляне, всеки и ничевоки поразили воображение публики. «Но в рассуждения об этих художественных революционерах, - как справедливо замечено А.Обуховой и Н.Алексеевым – часто упускают важную вещь: многие из них были гениальными деятелями того, что сейчас называют promotion и public relations. Они оказались провозвестниками современных «художественных стратегий» - то есть умения не только создавать талантливые произведения, но и находить самые удачные пути для привлечения внимания публики, меценатов и покупателей. Футуристы, конечно, были радикалами. Но деньги зарабатывать умели. Про привлечение к себе внимания с помощью всевозможных скандалов уже говорилось. Однако эта стратегия прекрасно срабатывала и во вполне материальных целях. Период расцвета авангарда. 1912-1916 годы – это сотни выставок, поэтических чтений, спектаклей, докладов, диспутов. А тогда все эти мероприятия были платными, нужно было купить входной билеты. Цены варьировались от 25 копеек до 25 рублей – деньги по тем временам очень немалые. (Учитывая, что разнорабочий зарабатывал тогда 20 рублей в месяц, а на выставки порой приходило несколько тысяч человек). Кроме того, продавались и картины; в среднем с выставки уходило вещей на 5-6 тысяч царских рублей». В прессе футуристов часто обвиняли в корыстолюбии. Например: «Нужно отдать справедливость господам, кубистам и прочим истам, они умеют устраиваться. Недавно один футурист женился на богатой московской купчихе, взяв в приданое два дома, экипажное заведение и… три трактира. Вообще декаденты всегда как-то «фатально» попадают в компанию в компанию толстосумов и устраивают возле них своё счастье…» Однако в своей основе русский футуризм был всё же течением преимущественно поэтическим: в манифестах футуристов речь шла о реформе слова, поэзии, культуры. А в самом бунтарстве, в скандальных выкриках футуристов было больше эстетических эмоций, чем революционных. Почти все они были склонны как к теоретизированию, так и к рекламным и театрально-пропагандистским жестам. Это никак не противоречило их пониманию футуризма как направления в искусстве, формирующего будущего человека, - независимо от того, в каких стилях, жанрах работает его создатель. Проблемы единого стиля не существовало. Несмотря на кажущуюся близость русских и европейских футуристов, традиции и менталитет придавали каждому из национальных движений свои особенности. Одной из примет русского футуризма стало восприятие всевозможных стилей и направлений в искусстве. «Всечество» стало одним из важнейших футуристических художественных принципов. Русский футуризм не вылился в целостную художественную систему, этим термином обозначались самые разные тенденции русского авангарда. Системой был сам авангард. А футуризмом его окрестили в России по аналогии с итальянским. И течение это оказалось значительно более разнородным, чем предшествующие ему символизм и акмеизм. Это понимали и сами футуристы. Один из участников группы «Мезонин поэзии», Сергей Третьяков писал: «В чрезвычайно трудное положение попадают все желающие определить футуризм (в частности литературный) как школу, как литературное направление, связанное общностью приёмов, обработки материала, общностью стиля. Им обычно приходится плутать беспомощно между непохожими группировками <…> и останавливаться в недоумении между «песенником-архаиком» Хлебниковым, «трибуном-урбанистом» Маяковским, «эстет-агитатором» Бурлюком, «заумь-рычалой» Кручёных. А если сюда прибавить «спеца по комнатному воздухоплаванию на фоккере синтаксиса» Пастернака, то пейзаж будет полон. Ещё больше недоумения внесут «отваливающиеся» от футуризма - Северянин, Шершеневич и иные… Все эти разнородные линии уживаются под общей кровлей футуризма, цепка держась друг за друга! <…> Дело в том, что футуризм никогда не был школой, и взаимная сцепка разнороднейших людей в группу держалась, конечно, не фракционной вывеской. Футуризм не был бы самим собою, если бы он, наконец успокоился на нескольких найденных шаблонах художественного производства и перестал быть революционным ферментом-бродилом, неустанно побуждающим к изобретательству, к поиску новых и новых форм. <…>Поэзия русского футуризма была теснейшим образом связана с авангардизмом в живописи. Не случайно многие поэты-футуристы были неплохими художниками. Это В. Хлебников, В. Каменский, Елена Гуро, В.Маяковский, А.Кручёных, братья Бурлюки. В то же время многие художники-авангардисты писали стихи и прозу, участвовали в футуристических изданиях не только в качестве оформителей, но и как литераторы. Живопись во многом обогатила футуризм. К.Малевич, П.Филонов, Н.Гончарова, М.Ларионов почти создали то, к чему стремились футуристы. Впрочем, и футуризм кое в чём обогатил авангардную живопись. По крайней мере, в плане скандальности художники мало в чём уступали своим поэтическим собратьям. В общем, очень скоро слова «футурист» и «хулиган» для современной умеренной публики стали синонимами. Пресса с восторгом следила за подвигами творцов нового искусства. Это способствовало их известности в широких кругах населения, вызывало повышенный интерес, привлекало всё большее внимание. История русского футуризма являла собой сложные взаимоотношения четырёх основных группировок, каждая из которых считала себя выразительницей «истинного» футуризма и вела ожесточённую полемику с другими объединениями, оспаривая главенствующую роль в этом литературном течении. Борьба между ними выливалась в потоки взаимной критики, что отнюдь не объединяло отдельных участников движения, а, наоборот, усиливало их вражду и обособленность. Однако время от времени члены разных групп сближались или переходили из одной в другую.